Дженнифер немного расслабилась. Школу выбирал Лоренс, но оказалось, что ее страхи были безосновательны. Ближайшие недели ей придется нелегко, но она привыкла, что Эсме время от времени живет у Лоренса, к тому же у нее есть работа — скучать времени не будет.
— Спасибо, что нашли время поговорить. — Директриса встала из-за стола и пожала им руки. — Если возникнут какие-то сложности, мы вам, разумеется, позвоним.
Как только они вышли из кабинета, у Лоренса начался приступ резкого, хрипящего кашля. Дженнифер встревоженно посмотрела на него и открыла было рот, но он жестом попросил ее помолчать. Они медленно спустились по лестнице, как будто не были чужими людьми. Она могла бы идти в два раза быстрее, но это было бы жестоко по отношению к нему. Он с трудом дышал и явно нехорошо себя чувствовал. Наконец, не в силах больше выносить этот кошмар, Дженнифер подозвала пробегавшую мимо ученицу и попросила ее принести стакан воды. Девочка быстро сбегала на кухню, а Лоренс тяжело опустился на стоявший в коридоре стул из красного дерева и принялся пить воду маленькими глотками.
— Что с тобой? — набравшись храбрости, спросила Дженнифер и посмотрела ему в глаза.
— Не то, что ты подумала, — тяжело дыша, ответил он. — Судя по всему, это все от сигар. Я прекрасно осознаю иронию судьбы. — Лоренс взглянул на Дженнифер, и она присела на соседний стул. — Не волнуйся, я все устроил. О вас обеих позаботятся. — Дженнифер отвела глаза, а Лоренс задумчиво добавил: — Мы вырастили хорошую девочку.
Они посмотрели в окно: там на лужайке Эсме болтала с двумя другими ученицами, а потом, словно по сигналу, все трое подхватили юбки и бросились бежать.
— Прости меня, — обернулась к мужу Дженнифер, — прости меня за все.
Лоренс поставил стакан на подоконник и с трудом встал, повернувшись к ней спиной. Какое-то время он смотрел на девочек, а потом обернулся и едва заметно кивнул, не глядя ей в глаза.
Дженнифер смотрела, как он медленно идет через лужайку к главным воротам, где его ждал автомобиль с водителем и его подругой. Дочка вприпрыжку бежала рядом, а потом радостно махала, пока «даймлер» не скрылся из виду.
Через два месяца Лоренса не стало.
21
Я тебя ненавижу, знаю, что все еще нравлюсь тебе, а ты мне — нет, и мне вообще наплевать, что говорят твои дружки-идиоты, зачем ты хватаешь меня за руки под всякими дурацкими предлогами, ты недавно сказал, что обнимался со мной, ты мне больше никогда не будешь нравиться. Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ БОЛЬШЕ ВСЕХ В ЭТОМ ПРОКЛЯТОМ МИРЕ, да я лучше буду с пауком встречаться или с крысой, чем с тобой, отвратительный толстяк…
Дождь льет весь вечер, мрачные серые тучи бегут по горизонту, а потом на город опускается тьма. Безжалостный ливень приговаривает людей к домашнему аресту, на улицах становится так тихо, что слышно, как по мокрому асфальту шуршат покрышки, в водосточных трубах клокочет вода и редкий прохожий спешит домой, шлепая по лужам.
Ни на автоответчике, ни на мобильном — ни одного нового сообщения. Элли открывает электронную почту: работа, реклама «виагры» и письмо от мамы, которая в подробностях расписывает реабилитацию песика после операции на бедре. Скрестив ноги, Элли сидит на диване и, потягивая уже третий бокал красного вина, перечитывает письма, которые откопировала, прежде чем вернуть хозяйке. Прошло уже четыре часа, как она вышла из квартиры Дженнифер Стерлинг, но фантазия разыгралась не на шутку, и Элли никак не успокоится: она в красках представляет, как неизвестный Бут, безутешный и готовый на все, оказывается в Конго во время гонений на белых. Дженнифер сказала ей: «Я читала отчеты об убийствах, о том, что вырезали всех постояльцев одного из отелей в Стэнливиле, и рыдала от ужаса». Элли представляет себе, как Дженнифер, неделя за неделей, ходит на почту в бесплодном ожидании письма, которому никогда не суждено прийти. Слезинка капает ей на рукав, она всхлипывает и вытирает глаза.
Вот это была настоящая любовь, думает Элли. Мужчина, который не побоялся открыться любимой женщине, который попытался понять и защитить ее, даже от самой себя. А когда понял, что им не суждено быть вместе, то уехал на другой конец света и, скорее всего, пал от руки повстанцев. И она оплакивает его уже сорок лет. С ума сойти! А что есть у Элли? Отличный секс, примерно раз в десять дней, и папка с ни к чему не обязывающими электронными письмами. Ей тридцать два года, карьера пошла по наклонной, друзья понимают, что она закрывает глаза на правду, и каждый день ей все сложнее убедить себя в том, что это именно та жизнь, которую она хотела бы прожить.
На часах — четверть десятого. Элли знает, что четвертый бокал будет лишним, но она так зла, так несчастна и так сильно ненавидит весь мир, поэтому снова перечитывает последнее письмо с очередным бокалом в руках. Она, как и Дженнифер, уже давно выучила его наизусть, но слова все так же задевают за живое.
Вдали от тебя — в тысячах миль от тебя — мне не становится легче. Я думал, что исцелюсь, если меня больше не будет мучить твоя близость, если я перестану каждый день сталкиваться с тем, что не могу иметь то единственное, что по-настоящему хочу. Но я ошибался — стало еще хуже. Будущее кажется мне серой, пустынной дорогой.
Элли сама уже практически влюбилась в этого мужчину. Но перед глазами стоит образ Джона, в ушах звучит его голос, и под воздействием выпитого вина двое мужчин сливаются в один расплывчатый образ. Как же сделать так, чтобы серая, будничная жизнь превратилась в эпическую поэму? А ведь для такой любви требуется смелость. Она достает из сумочки мобильный, чувствуя, как ее охватывает яростная решимость, и набирает сообщение, плохо попадая по кнопкам.
Пожалуйста, позвони мне. Всего один раз. Нужно услышать твой голос. Цел.
Она нажимает «Отправить», понимая, что совершает огромную ошибку: он разозлится или вообще не ответит. Еще неизвестно, что хуже. Элли закрывает лицо руками и рыдает по неизвестному ей Буту, по Дженнифер, по всем упущенным шансам и напрасно прожитой жизни. Она плачет о себе, потому что никто никогда не полюбит ее так, как Бут любил Дженнифер, а еще потому, что подозревает: она испортила то, что могло бы быть отличной, пусть и вполне заурядной жизнью. Она плачет, напившись у себя дома, но ведь одно из немногих преимуществ одинокой жизни как раз и состоит в том, что в любой момент можно от души порыдать и никто тебе и слова не скажет.
Внезапно звонит домофон. Элли поднимает голову, прислушивается, боясь пошевелиться, и тут раздается второй звонок. На долю секунды она думает, что это Джон примчался к ней, прочитав сообщение. Ее словно ударяет током, она подскакивает с дивана, бежит в прихожую, вытирая раскрасневшееся от слез лицо, и снимает трубку:
— Кто там?
— Привет, юмористка! А ну-ка, отвечай, как пишется незваный гость — с одним «н» или с двумя?
— Рори? — удивленно моргает Элли, прикусывает губу и прислоняется к стене.
— А вот и неправильно. С одной. Слушай, ты занята? Я тут проходил мимо, — весело заявляет он. — Ну ладно, не проходил, а проезжал на метро.
— Заходи, — говорит она, вешает трубку и бежит в ванную умываться холодной водой, стараясь не думать о том, что это никак не мог быть Джон.
Элли слышит, как Рори взбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, а потом толкает дверь, которую она специально оставила приоткрытой.
— Я решил вытащить тебя в бар… Ой! — осекается он, замечая на столе пустую бутылку, а потом переводит взгляд на ее лицо. — Ага, значит, я опоздал…
— Вечерок выдался так себе, — неубедительно улыбается она.
— Ясно.
— Но ты, если хочешь, иди в бар. Я сегодня не самая хорошая компания.
На Рори серый шарф — кажется, кашемировый, а вот у Элли никогда не было кашемирового свитера. Да как я вообще дожила до тридцати двух лет без кашемирового свитера, думает она.