Энтони слушал, как Дон вдохновенно рассуждает о его мифической новой жизни, словно рассказывает задумку для новой статьи: он станет семейным человеком и благодаря этому сможет пережить потерю, заглушить тревожную барабанную дробь, доносившуюся из темных уголков души.

Энтони дали двухнедельный отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы он мог найти жилье и помочь сыну пережить смерть матери и мрачную атмосферу, царившую на похоронах. Филлип больше ни разу не плакал у него на глазах. Ему понравился небольшой домик с верандой в юго-западной части Лондона, недалеко от его школы, а также от Дона и Вив, которая с головой окунулась в образ потенциальной тетушки. И вот сын приехал к нему с жалким чемоданчиком в руках, ожидая дальнейших инструкций. Эдгар даже не удосужился позвонить и спросить, как мальчик себя чувствует.

Поначалу они жили будто два чужих человека. Филлип все время старался угодить ему, словно боялся, что отец отошлет его обратно. Энтони не решался сказать сыну, как он рад, что они теперь живут вместе, хотя иногда ему казалось, что он не заслуживает такого подарка. Он совершенно не понимал, что делать с ребенком в состоянии глубокого горя, стараясь с грехом пополам справляться с собственным.

Энтони пришлось пройти экспресс-курс по обучению всем практическим навыкам: как относить белье в прачечную, как водить Филлипа к парикмахеру. Его кулинарные таланты ограничивались яичницей, поэтому сначала они каждый вечер ужинали в соседнем кафе, где подавали огромные порции стейка, фасолевую запеканку, переваренные овощи и слегка пригоревший пудинг в луже ванильного соуса. Отец с сыном уныло ковырялись в тарелках, а потом Филлип говорил: «Спасибо, все было очень вкусно», как будто они ели какие-то неимоверные деликатесы. После ужина они возвращались домой, и Энтони подолгу стоял под дверью спальни сына, не решаясь зайти и признаться, что ему тоже грустно. А вдруг от этого станет еще хуже?

По воскресеньям Дон и Вив приглашали их в гости на жареное мясо со всевозможными гарнирами, а потом Вив убирала со стола и обязательно усаживала всех играть в какую-нибудь настольную игру. Энтони до слез трогало то, как Филлип улыбается в ответ на ее поддразнивания, а она все время настаивает, чтобы он тоже играл. Вив принимала его как родного.

Когда они садились в машину, Энтони увидел, что Филлип машет Вив рукой и посылает ей воздушные поцелуи, и по щеке его неожиданно скатилась одинокая слезинка. Он вцепился в руль, вдруг осознав огромный груз ответственности. Как же поговорить с ним? Что Энтони может сказать Филлипу? Ведь он регулярно жалел о том, что в живых остался он сам, а не Кларисса.

Вечером он сидел у камина и смотрел первый выпуск новостей об освобождении заложников в Стэнливиле. Нечеткие силуэты людей, выходящих из военного самолета и сбивавшихся в кучу на взлетной полосе.

— В течение нескольких часов бельгийские войска взяли город под свой контроль. Пока что рано оценивать потери, но, по первым данным, во время штурма погибло не менее ста европейцев. Многие все еще числятся пропавшими без вести.

Энтони выключил телевизор и словно под гипнозом смотрел на экран еще долго после того, как исчезла белая точка. Очнувшись, он поднялся наверх, немного постоял перед дверью сына, прислушиваясь к доносящимся из комнаты приглушенным рыданиям. Часы показывали четверть одиннадцатого. Энтони на секунду прикрыл глаза, а потом решительно открыл дверь. Сын вздрогнул и быстро спрятал что-то под покрывало.

— Сынок, — окликнул его Энтони, включая свет, но ответа не последовало. — Что случилось?

— Ничего, — взяв себя в руки, ответил мальчик, украдкой вытирая глаза. — Все в порядке.

— Что это у тебя там? — ласково спросил Энтони, присаживаясь на краешек кровати и разглядывая разгоряченное, влажное лицо мальчика. Похоже, он плакал не один час, подумал Энтони, ужасаясь собственному неумению быть родителем.

— Ничего.

— Покажи, ну пожалуйста…

Энтони осторожно откинул одеяло и увидел маленькую фотографию Клариссы в серебряной рамке. Она улыбалась, гордо обнимая за плечи сына. Филлипа затрясло. Энтони взял фотографию и стер слезы со стекла. «Надеюсь, что, глядя на Эдгара, ты так же искренне улыбалась», — молча сказал он бывшей жене.

— Прекрасная фотография. Хочешь, поставим ее в гостиной? Например, на камин? Чтобы она всегда была у тебя перед глазами?

Филлип растерянно взглянул на него. Наверное, он ожидал какого-то язвительного комментария, остатков старой вражды, но Энтони пристально смотрел на улыбающуюся ему с фотографии женщину, совершенно не видя ее. Вместо нее он видел Дженнифер. Он видел ее повсюду, и так будет всегда.

«Держи себя в руках, О’Хара».

— Знаешь, в грусти нет ничего плохого, — произнес Энтони, отдавая сыну фотографию. — Когда теряешь любимого человека, можно и погрустить, — тщательно подбирая слова, объяснил он. — Вообще-то, — начал он, но голос подвел его, сердце защемило, и ему потребовались все силы, чтобы собраться, — вообще-то, мне тоже грустно. Очень грустно. Невыносимо потерять любимого человека, так что я тебя прекрасно понимаю… — прошептал Энтони, прижимая к себе мальчика. — Но я очень рад, что ты теперь со мной, потому что… потому что я думаю, вместе мы с этим справимся. Что скажешь?

Филлип уткнулся отцу в плечо и обнял его своими худыми ручонками. Постепенно его дыхание стало равномерным, но отец с сыном еще долго сидели обнявшись и думая каждый о своем.

Энтони даже не заметил, как отпуск подошел к концу. Вив, не раздумывая, предложила на конец недели взять Филлипа к себе, но до среды она собиралась гостить у сестры, поэтому на первые два дня Энтони нужно было придумать что-нибудь другое.

— Возьми его с собой в офис, — предложил Дон. — Пусть займется чем-нибудь полезным, чай может разносить, например.

Энтони прекрасно знал, как Дон относится к тому, когда сотрудники начинают мешать личную жизнь с рабочей, поэтому был вдвойне благодарен ему за предложение. Ему не терпелось с головой окунуться в работу и хотя бы отчасти вернуться к нормальной жизни. Филлип трогательно обрадовался, узнав, что папа возьмет его с собой на работу.

Энтони сидел на своем новом рабочем месте и просматривал утренние газеты. В отделе внутренних новостей свободных должностей не было, поэтому ему присвоили почетное звание «корреспондент широкого профиля», видимо, в надежде, что он оправдает оказанное ему доверие. Сделав глоток офисного кофе, Энтони привычно поморщился — все та же гадость. Филлип ходил между столами в ослепительно-белой рубашке, которую сегодня утром отгладил ему отец, и спрашивал, не хочет ли кто-нибудь чая. Внезапно Энтони с благодарностью ощутил себя дома. Это начало новой жизни, все будет хорошо, подумал он, стараясь не смотреть в сторону международного отдела. Пока ему лучше не знать, кого послали в Стэнливиль вместо него.

— Держи. — Дон кинул ему «Таймс» с обведенной красным статьей. — Сделай по-быстрому из этого материала конфетку: насчет запуска космического корабля в США. От властей пока свежих новостей не дождешься, но потянет на небольшую колонку на восьмой странице.

— Сколько слов?

— Двести пятьдесят, — извиняющимся тоном ответил Дон. — В следующий раз постараюсь найти что-нибудь поинтереснее.

— Да не волнуйся, все в порядке.

Все действительно было в порядке: сынишка, довольно улыбаясь, ходил по редакции, с преувеличенной осторожностью держа в руках поднос с чаем. Мальчик обернулся и взглянул на отца. Энтони одобрительно кивнул. Он гордился сыном, гордился его смелостью. Какое же все-таки счастье, когда есть кого любить.

Энтони придвинул к себе печатную машинку, проложил листы бумаги копиркой, чтобы получилось три экземпляра: один — для редактора, второй — для типографии и третий — для себя. Привычные действия доставляли ему поразительное удовольствие. Он напечатал наверху страницы свое имя, довольно прислушиваясь к резким щелчкам, с которыми стальные литеры ударялись о бумагу.