Элли непроизвольно поправляет волосы. Она так и не поняла, почему Джон отказался просто приехать к ней домой. Раньше он всегда предпочитал этот вариант — как будто не мог нормально разговаривать с ней и смотреть в глаза, пока не избавится от накопившегося напряжения. Сначала такое внимание льстило ей, а потом стало раздражать. Элли сидит и думает о том, неужели это свидание в ресторане связано с тем, что больше они не станут скрывать свои отношения. Все так резко изменилось. Возможно, Джон таким образом хочет закрепить их новый статус. Дрожа от волнения, Элли разглядывает дорого одетых посетителей ресторана.

В семь утра Элли позвонила Ники, благодаря Бога за то, что у нее есть подруги, которые понимают: неотложная любовная помощь — достаточное оправдание для столь раннего звонка.

— К чему такая суета? — спросила Ники. — Ты же получила что хотела, разве нет?

— Ну да, я знаю… просто…

— Ты уже не уверена, что ты этого хочешь.

— Да нет! — крикнула Элли в трубку. — Конечно хочу. Просто все так быстро меняется, что у меня в голове не укладывается.

— А придется уложить. Вдруг он заявится в ресторан с двумя чемоданами и парочкой орущих детей под мышкой? — заявляет Ники и хохочет, довольная собственной шуткой.

Похоже, Ники так и не простила ее за то, что «она устроила» с Рори. Все время повторяет: «Этот твой Рори был ничего. С таким парнем я сходила бы в паб». Читай: Ники ни за какие коврижки не пойдет в паб с Джоном. Она никогда не простит ему, что он из того типа мужчин, которые могут изменить собственной жене.

Элли смотрит на часы, а потом просит официанта принести второй бокал вина. Джон опаздывает уже на двадцать минут. Раньше Элли пришла бы в тихое бешенство, но сейчас она безумно волнуется и боится, как бы ее не стошнило от одного его вида — вот такой нетривиальный способ сказать: «Здравствуй, любимый!» Подняв глаза, Элли обнаруживает, что к ней за столик подсела какая-то женщина.

Сначала Элли решает, что это официантка, и не может понять, где ее вино. Потом замечает, что на женщине темно-синее пальто, а не униформа ресторана, к тому же она смотрит на нее чересчур пристально, как будто собирается что-то сказать.

— Привет, Элли.

— Простите, — моргает она, быстро прокручивая в голове список недавних знакомых и не находя совпадений, — мы знакомы?

— В некотором роде. Меня зовут Джессика.

Джессика? Красивая стрижка. Изящные ноги. Немного усталый вид. Свежий загар. И тут до Элли доходит: ну конечно Джессика! Джесс…

— Я решила, что, возможно, ты слышала мое имя, — продолжает довольная произведенным впечатлением женщина. — А вот смотреть на меня тебе вряд ли хотелось, правда? Тебе вообще не хотелось обо мне думать. Полагаю, наличие у Джона жены доставляло некоторые неудобства.

Элли теряет дар речи. Краем глаза она замечает, как люди за соседними столиками начинают коситься на них, почувствовав, что за пятнадцатым столиком происходит что-то странное.

Джессика Армор листает сообщения на до боли знакомом Элли мобильном телефоне, а потом читает вслух:

— «Сегодня странно себя чувствую. Приезжай. Уж не знаю, что ты придумаешь, но приезжай — не пожалеешь. Обещаю». А, вот еще одно: «Надо писать интервью с женой члена парламента, а я не могу думать ни о чем, кроме вторника. Плохой мальчик!» А это мое любимое: «Заходила в „Агент-провокатор“. Фото прилагается», — произносит Джессика с плохо скрываемым гневом. — Да, с этим сложно соперничать, когда у тебя на руках двое больных детей, а дома постоянный ремонт. Но я помню этот день — вторник, двенадцатое число. Он принес мне букет цветов в качестве извинения за опоздание.

Элли открывает рот, но не может произнести ни слова. По спине бегут мурашки.

— Я прочитала вашу переписку, пока мы были в отпуске. Мне стало интересно, кому это он звонил из бара, и тут я увидела твое сообщение: Пожалуйста, позвони мне. Всего один раз. Нужно услышать твой голос. Цел. Как трогательно! — грустно смеется Джесс. — Джон думает, что телефон украли.

Элли хочется спрятаться под столом, исчезнуть, просто взять — и испариться.

— Надеюсь, ты останешься одна и будешь глубоко несчастна. Хотя нет, Элли Хоуорт, надеюсь, у тебя когда-нибудь будут дети. И тогда ты узнаешь, что такое уязвимость. Как это: постоянно сражаться и быть начеку, чтобы у твоих детей был отец. Подумай об этом, когда в следующий раз соберешься купить прозрачное нижнее белье, чтобы развлечь моего мужа! — почти кричит Джессика Армор, а потом встает, проходит между столиков и выходит на улицу.

По ресторану проносится шепоток, но у Элли так звенит в ушах, что она этого не замечает. Щеки горят, руки дрожат, но она все-таки подзывает официанта, несет какую-то ахинею насчет того, что ей придется срочно уйти, голос срывается, и наконец она в отчаянии коротко говорит:

— Счет, пожалуйста.

— Не нужно, мадам, — сочувственно улыбается ей официант и показывает на дверь. — Та леди за вас заплатила.

Элли возвращается в офис, не замечая ни машин на проезжей части, ни толкающихся на тротуаре прохожих, ни с укором смотрящих ей вслед продавцов «Биг исью». [30] Ей хочется поскорее оказаться дома и запереть за собой дверь, но ситуация на работе и так оставляет желать лучшего, поэтому домой ей нельзя. Элли идет через офис, ловя взгляды сотрудников и убеждаясь в том, что все видят ее позор, видят то, что увидела Джессика Армор, как будто вся эта история у нее на лбу написана.

— Ты в порядке, Элли? Такая бледная, — выглядывает из-за своего монитора Руперт, и Элли замечает, что к его монитору сзади приклеен стикер с надписью «Сжечь!»

— Голова болит, — сдавленно отвечает она.

— У Терри есть таблетки от всего, что можно. Спроси у нее, — советует он и снова скрывается за монитором.

Элли садится за стол, включает компьютер и проверяет почту. Ну конечно, вот:

Письмо пришло, когда она брала интервью у Дженнифер Стерлинг. Элли прикрывает глаза и снова видит картинку, которая не дает ей покоя уже битый час: напряженное лицо Джессики Армор, ужасающий взгляд, волосы, колыхающиеся около лица, пока та говорила. Как будто они наэлектризовались от ее гнева и боли. «Если бы я увидела эту женщину при других обстоятельствах, она бы мне, наверное, понравилась, возможно, я бы даже захотела дружить с ней…» Элли открывает глаза и смотрит на экран. Ей неприятно видеть письмо Джона, неприятно видеть, кем она для него является. Она словно проснулась от очень похожего на реальность сна, который длился целый год, и прекрасно понимает масштабы совершенной ошибки. Не колеблясь, Элли удаляет письмо.

— Держи. — Руперт ставит на ее стол чашку чая. — Может, тебе станет получше.

Руперт никогда никому не приносит чай. Остальные журналисты всегда засекают, через какое время Руперт встанет, если его о чем-нибудь попросить, — и он никогда их не разочаровывал. Элли даже не знает: то ли она тронута, то ли боится, что он все поймет.

— Спасибо, — благодарит она и берет чашку.

Руперт уходит за свой стол, и тут она замечает еще одно новое письмо — от Филлипа О’Хара. Сердце замирает, и на секунду Элли забывает даже о перенесенном только что унижении. Она открывает письмо. Действительно, оно от того самого Филлипа О’Хара, который работает в «Таймс».

Элли вытирает глаза. Работа, говорит она себе, — вот ответ на все вопросы. Теперь у нее осталась только работа. Она узнает, что случилось с любовником Дженнифер, и та простит ее за то, что она собирается сделать. Так надо.

Элли набирает указанный в письме номер, и после двух гудков к телефону подходит мужчина. На заднем фоне слышен знакомый, типичный для редакции шум.